— Вечером 1 декабря 1934 года Борис, как это бывало часто, задержался в редакции для приема информации. Я прилегла на кровать, у изголовья которой стояла тумбочка с телефоном. Почти сейчас же в ухо брызнул звонок. Борис сказал: «Вера, в Ленинграде убили Кирова». Я воскликнула: «Это ужасно!»
Но это тривиальное слово и в тысячной доле не выражало моих тогдашних чувств. В голове покатились какие-то туманные, ни с чем не сообразные, я бы сказала, средневековые мысли. Почему-то сразу стало ясно, что с этого момента вся жизнь наша пойдет совершенно иначе.
— Как это могло повлиять на вашу жизнь?
— Я выпускала газеты в типографии. Металлический стол, колонки линотипного набора, груды влажных бумажных листов для оттисков, разбросанные верстатки и щетки, придирчивый метранпаж в черной спецовке, все как всегда. И вдруг зовет кто-то из наборщиков (кажется, Харламов): «Товарищ Панова, вас просят к телефону».
Бегу через длинный наборный цех между линотипов, хватаю трубку. Голос мужа: «Вера? Ты можешь сейчас же, не откладывая, приехать домой?»
Конечно, отвечаю, что могу. Конечно, сердце леденеет сразу от этого короткого разговора, но оно еще не знает правды, оно еще на ложном следу: ему почудилось, что стряслось что-то ужасное с кем-то из детей.
— И что же произошло?
—И вот Борис. Лицо потрясенное, губы еле шевелятся: «Меня уволили по обвинению в троцкизме. По обвинению в том, что я скрыл при проверке партдокументов свою причастность к троцкизму. И сегодня это будут обсуждать на партийном собрании».
Все это свалилось на него внезапно: сидел за своим редакционным столом, работал — вдруг его вызвали к редактору Шаумяну (сын бакинского комиссара Шаумяна, одного из 26-ти), и тот ему все это изложил.
«Наверно, исключат из партии», — сказал Борис.
Шаумян Лев Степанович (1904-1971)
— Ваша реакция какая была на эту новость?
— Я была тогда еще дура набитая. Обе мои первые мысли были дурацкие. Первая, которую я высказала вслух: «Может, еще и не исключат». Вторая, которой я, слава богу, не высказала, была еще глупей: «А все потому, что забыл сказать на том собрании, что в Ленинграде принадлежал к оппозиции». Я не знала тогда, что это ровно ничего не значило — сказал, не сказал, что это поражает равно сказавших и не сказавших, виноватых и безвинных, что это падает на человека, как удар молнии. Ничего я тогда еще не знала, поняла только, что беда подошла вплотную, неминучая, страшная, всем бедам беда.
Борис сказал две вещи:
1) Лишь бы не арестовали, остальное еще туда-сюда.
2) Пойду к Фалькнеру.
Как ни была я глупа, но все же сказала: «Ничего он тебе не поможет».
— Его исключили из партии?
— Да.
— Что было дальше?
— А шестого февраля добрейший Полиен Николаевич Яковлев вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Вера Федоровна, поверьте, мне это очень трудно вам говорить, но нам придется расстаться».
Приказ был вывешен с молниеносной быстротой, и больше я на работу во «Внучата» не ходила. Вместо Яковлева редактором стал Лева Краско вероятно, Яковлева убрали за то, что не сразу уволил меня, жену исключенного из партии. Когда я вернулась домой с известием, что я безработная, Борис сказал: «Давай подумаем, как сократить наши расходы».
Полиен Николаевич Яковлев (1883-1942)
— Но это было еще не самое страшное?
— В следующие дни пришла маленькая надежда — Борис, как намеревался, пошел к Якову Фалькнеру, и, против моего ожидания, Фалькнер захотел ему помочь — он в последнее время сдружился с Борисом и, должно быть, просто не мог видеть в нем врага народа. Фалькнер обещал Борису устроить его на завод «Ростсельмаш».
Он сдержал обещание — 11 февраля, это был канун выходного дня, Борис впервые пошел на работу на «Ростсельмаш». Вернулся часов в шесть, перед вечером, веселый, и на мои вопросы ответил, что его поставили работать подручным слесаря, что не боги обжигают горшки, что он очень скоро вполне сживется с этой работой и что все еще, может быть, будет не так уж плохо. Мы пообедали. Это был наш последний обед. Выпили чаю и рано легли спать, так как Борис чувствовал себя все-таки усталым после непривычной работы на станке.
Проходная Ростсельмаша
— Последний обед?
— В середине ночи я проснулась от каких-то голосов за дверью и от грохота болта. Прислушалась и поняла, что мама кому-то отворяет, различила голос домовладельца Матвея Карповича и как-то вдруг поняла все. Поняв, спросила: «Борис, ты слышишь?»
«Да, да!» — ответил он и сразу сел, и сразу в дверь стали входить люди: Матвей Карпович (они его взяли в понятые) и два незнакомых: военный в буденовке с красной звездой (потом узнала, что его фамилия Анисимов) и штатский в очках (впоследствии узнала и его фамилию — Аппельбаум).
Уж не помню, кто из них предъявил ордер на обыск у гражданина Вахтина Бориса Борисовича, заключив фразой: «с последующим вашим арестом». Обыскали прежде всего нашу комнату (дав мне предварительно встать и одеться), потом мама, бедная мама, повела их в детскую. Конечно, ее расчет был нелеп, разве этих людей мог умилосердить вид троих спящих детишек, но мы все были тогда простаками, не смыслящими ни аза.
Во время обыска я раза два открывала входную дверь, выглядывала во двор: светало, мела метель, крылечко все пуховей, все выше зарастало снегом. Больше всего они провозились с книжным шкафом, каждую книгу брали за корешок и трясли, а потом кидали на пол. Из одной книги выпала пачка облигаций госзаймов, из другой — деньги, полученные мною при увольнении. То и другое нам вернули тотчас же предупредительнейшим образом. Никакого проку от этого обыска явно не было, да они и не добивались его, им нужно было проделать все формальности, прежде чем арестовать человека.
Мне они велели дать ему с собой смену белья (еды никакой) и в понедельник прийти на улицу Энгельса, 33, там мне скажут, какие передачи и в какие дни я могу делать.
Не помню, как я дожила эту ночь. Помню, что на другой день я сидела у нашего маленького письменного столика и писала письмо М. И. Калинину. Сколько таких писем было мной написано в дальнейшем, и все до единого напрасно. Но в тот день я была слепа, как новорожденный щенок, горе сжимало мне горло, не давало дышать, и я писала, еще надеясь, что от этого что-то может измениться.
Помню, что весь этот день меня, кроме ощущения железного ошейника на горле, не покидало ощущение ледяного холода — я набрала полные туфли снега, когда бежала к воротам вслед за Борисом и теми, кто его уводил.
— Ваш круг общения изменился?
— Если бы не эти несколько женщин, уравненных со мной роком в моей отверженности, мне бы почти не с кем было знаться. Володя Филов, родственник и почти друг детства, на другой день после моего увольнения из «Внучат» без обиняков дал мне понять, что нам незачем впредь встречаться. Те, что во «Внучатах» льстили мне сверх всякой меры и даже изображали из себя моих учеников — Давид Гоухеров, Женя Вакурская, Люсьен Штокгаммер, встречая меня, заблаговременно перебегали на другую сторону улицы, чтобы кто-нибудь не увидел их близко от меня. Через много, много лет, уже будучи трижды лауреатом Сталинской премии, я получила большое письмо от Люсьена Штокгаммера. Он мне напоминал, как мы оба когда-то работали во «Внучатах», и просил меня ему помочь — в чем же? Ни более ни менее как получить повышение в чине, он служил тогда в армии и его, по его мнению, очень долго не производили не то в капитаны, не то в майоры, уж не помню. Как ни была я уже приучена к подобным письмам, но очень тогда удивилась Люсиному посланию. Пришлось ему ответить, что он обратился не по адресу, что я не маршал и даже не генерал и чины раздавать не могу.
Но и тогда нашлись люди. Веня и Миррочка Жак ни на йоту не изменили прежнего дружеского и доброго отношения ко мне. Женя Безбородов, прежде бывавший у нас очень редко, тут вдруг зачастил и всячески старался подбодрить меня живым разговором и шуткой. Милый Полиен Николаевич, встречаясь на улице, всегда останавливался, пожимал мне руку, называл, как в прежние времена, Верочкой, говорил: «Что делать, дружок, у вас дети, надо жить, надо держаться». И даже угрюмая Белла Плотникова, библиотекарша, ласково улыбалась мне. Не говоря уж о Сарре Бабенышевой та, как и Жаки, помогала мне не только добрым словом, но иной раз и материально. Помню, не стало у нас угля, нечем было протопить, и Саррина мама сказала: «Приходите к нам, Верочка, берите сколько вам нужно, у нас еще есть». Я пошла к ним и принесла полное ведерко угля, затопила печку и выкупала детей. А милый Эммочка Кранцберг стал каждый месяц присылать мне деньжат…
2023-04-12_183217.jpg133.95 KB
— Но вы ведь пытались доказать, что ваш Борис не виновен?
— Удивила меня в те дни любимая моя Люба Нейман, «рыжая». Пришла ко мне и, когда я не удержалась от сетований, сказала буквально следующее: «Вера, у нас никого не сажают без вины, это мне Вася сказал, я ему верю». Вася, ее муж, был чекист.
Впрочем, то же самое сказал мне Яша Фалькнер, когда я сдуру разлетелась к нему с жалобой на то, что меня не берут на работу даже санитаркой в больницу.
«Что делать, Вера, — сказал Фалькнер, — в этом ты можешь винить только своего Бориса».
Я сказала: «Ты не хуже меня знаешь, что за Борисом нет никакой вины, как и за всеми другими».
«Ерунда, — сказал Фалькнер. — Невиновных у нас не сажают».
Он был тогда членом Бюро Северо-Кавказского крайкома партии, большим начальником, когда говорил те слова, сидя в своем роскошном кабинете. А много лет спустя Иван Макарьев, вернувшись из двадцатилетней ссылки, сказал мне, что Яша Фалькнер умер, не выдержав истязаний. Бедняк Фалькнер. Он описан в «Сентиментальном романе» под именем Югая, только в Ростове нет переулка имени Фалькнера, а мог бы быть…
— Но вы нашли работу?
— Насчет работы я обращалась с письмом к первому секретарю крайкома партии тов. Шеболдаеву, но он мне не ответил вообще ничего; впоследствии я прочла в газетах (уже живя на Украине), что Шеболдаев расстрелян как враг народа.
Председатель крайисполкома Ларин разделил участь Шеболдаева. Председатель горисполкома Овчинников застрелился сам, когда пришли его арестовывать. Был такой Змиевский, секретарь той парторганизации, которая исключила Бориса из партии. И он, это совершенное ничтожество, абсолютный нуль, кому-то застил свет, и его расстреляли как польского шпиона.
Борис Петрович Шеболдаев (1895-1937)
— Вам дали свидание с Борисом?
— Дали свидание, но перед этим был допрос. Следователь Топильский задавал мне странные вопросы. Прежде всего о том, кто у нас бывал в последние годы. Кто бывает у меня сейчас, не спрашивают — верно, знают… Я, как ни глупа, все же смекаю: только не впутывать новые имена. Называю тех, кто, как мне известно, уже арестован: Вартанова, Покотиловского. О том, что Третесский тоже уже арестован в Москве, я еще не знаю, но называю и его, так как понимаю, что их с Борисом дружбу скрывать невозможно.
Дальше следует вопрос: «Как и в какой форме ваш муж высказывался при вас против советской власти?»
Отвечаю, что никак, ни в какой форме, а сама думаю: «Эх, голубчики, небогато же у вас материала, если вы у меня о муже спрашиваете такие вещи!»
Но следуют вопросы: «Известно ли вам, в какие годы ваш муж служил офицером в белой армии?»
«Гражданин Топильский, — говорю я, — разберемся в этом деле с помощью арифметики. Мой муж родился в 1906 году. Сейчас ему 29 лет. Сколько же ему могло быть лет, когда он служил офицером в белой армии? И могло ли это быть вообще?»
Молчание, потом ответ: «Пожалуй, он действительно был несколько слишком молод, когда существовала белая армия».
Новый вопрос: «Говорил ли при вас ваш муж, что Горький ошибался, считая, что талант воспитывается средой?»
«При мне не говорил, — отвечаю, — а разве это преступление против советской власти, если бы он сказал такую вещь?»
«Ну, — говорит умный следователь, — вам ведь известно, как высоко советская власть ценит заслуги Алексея Максимовича».
Под конец Топильский стал любезен. Дал мне свой служебный телефон, велел звонить и сказал, что, возможно, вскоре мне будет разрешено свидание с мужем.
— Выполнил обещание?
— И правда, довольно скоро он позвонил мне и сказал, что я могу повидаться с Борисом. Я помчалась в их адский дом и в самом деле увидела Бориса. Он был, конечно, несчастен предельно, но, к моему изумлению, довольно свеж и ничуть не похудел даже. Сказал, что видел протокол моего допроса, что я молодец и умница, зря только не сказала, что он не согласен с Горьким.
Потом рассказал, что его несколько раз пугали, что если он не сознается в своих преступлениях, то я тоже буду арестована. Сказал, что все мои передачи ему доставляются аккуратно и чтобы я не тратилась ни на какие излишества для него. Спросил о детях, я рассказала подробно. Спросил, написала или я его матери, и велел написать все как есть.
— Написали?
— Я сделала это в тот же день, и с тех пор мне стали помогать материально и свекровь моя Мария Петровна Колтовская, и тетка Бориса Елена Васильевна Аккерманова, жившая в Дербенте. Это было очень кстати, уж больно мне было трудно перебиваться, не имея никакого заработка.
Главной статьей моего дохода было 100 рублей, которые ежемесячно присылал мне на Наташу Арсений Старосельский.
— Что было дальше со следствием?
— В середине лета опять вдруг позвонил мне следователь Топильский.
«Ваш муж сегодня уезжает в Москву, — сказал он. — Соберите быстренько все, что считаете нужным дать ему с собой, и приходите, я вам дам свидание».
Опять иду в тот дом, опять жду в какой-то комнате. Конвойный вводит Бориса. Он видит меня и пугается ужасно, до смертной бледности.
«Что это такое? — спрашивает он неживым голосом. — Свидание?»
Я рассказываю о звонке Топильского.
«Плохо дело, — сказал Борис, — они здесь ничего не добились и переносят следствие в Москву».
«Авось либо и там не добьются», — сказала я, сама насмерть перепуганная его испугом.
«Добьются, — сказал он, — для того все и затеяно».
Время свидания истекло. Мы простились с тяжелым чувством.
Лубянка
— Чем закончилось следствие?
— Была середина лета, когда Мария Петровна сообщила, что следствие закончено и Борис вместе со своими однодельцами переведен с Лубянки в Бутырскую тюрьму. Был известен и приговор: коммунистам Вахтину и Третесскому, комсомольцам Вартанову и Покотиловскому — по десять лет Соловецкого концлагеря, беспартийному Яше В. — пять лет какого-то овцесовхоза в Сибири. И мы все позавидовали родным беспартийного Яши.
Должна сказать, что довольно скоро от Бориса с Соловков пришло первое письмо. Он просил меня держаться стойко — ради ребят, даже утешал тем, что, мол, десять лет пройдут, и он вернется, и опять мы будем вместе.
Бутырская тюрьма.
— Ваш свекровь вам помогала?
— Вскоре от свекрови Марии Петровны пришло письмо, еще раз изменившее мою жизнь. Она писала, что понимает, как мне трудно с тремя детьми, и предлагает следующее: она возьмет к себе Наташу и Борю и будет их растить, а самый маленький пусть останется у меня.
— Вы так и сделали?
— Мне было очень больно отрываться от двух старших детей, но я уже так устала, что решила следовать за своей судьбой и не отказываться от предложения свекрови.
От Марии Петровны приходили письма, что с детьми все благополучно, что Наташа учится в школе, во 2-м классе, что Старосельский помогает чем только может. На лето 1936 года Мария Петровна предполагала вывезти детей в Шишаки и предложила, чтобы туда же приехала моя мама с Юриком, а жить-де устроятся все вместе, оно и дешевле, и уютней.
— Жизнь стала налаживаться?
— Но до этого лета произошло у меня капитальное событие — я устроилась на работу.
В свое время, когда я еще только начинала работать в «Трудовом Доне» под покровительством Володи Филова, в тамошней типографии было несколько учеников-наборщиков, и между ними некий Витя Попов. Дружбы у нас с ним особой не было, просто видели иногда друг друга в типографии и редакции, но в 1935 году этот Витя Попов, став редактором многотиражки завода «Ростсельмаш» и узнав от кого-то о постигших меня бедах, вдруг пригласил меня к себе и сказал: «Слушай, Вера, а иди-ка к нам корректоршей, у нас одна есть, да она не справляется».
Я, конечно, сейчас же согласилась, и хотя зарплата была ничтожная, но уже то, что я где-то кому-то нужна как работник, что по утрам мне нужно к определенному часу быть в редакции, уже это мне было драгоценно, и я до гроба не забуду, как Виктор Яковлевич Попов протянул мне тогда руку помощи.
— Ну вот, значит все страхи позади. Осталось дождаться мужа?
— Вскоре меня ждала новая беда. Я была уволена из многотиражки. Снова, как в ранней юности, стала зарабатывать, давая уроки детям.
— Вы говорили, что у вас была еще одна встреча с мужем?
— Я писала заявление: я, такая-то, прошу разрешить мне свидание с моим мужем таким-то, находящимся там-то.
И муж, и его «однодельцы» находились тогда в Соловецком концлагере. Мы посылали им туда посылки и письма и иногда получали письма от них.
Я послала мое заявление в Гулаг и стала жить очередным ожиданием. Это было весной 1936 года, а в конце июля меня вдруг вызвали в милицию.
Я расписалась в книге, и милиционер сказал, что мне, по моему заявлению, разрешено свидание с мужем в течение 10 часов, в присутствии коменданта. Для этого от 1 до 10 сентября я должна приехать в город Кемь и явиться в управление Белбалтканала, имея при себе паспорт.
Я раздобыла денег на поездку и отправилась в путь с таким расчетом, чтобы попасть в Кемь 5–6 сентября.
Путь мой лежал через Ленинград, где жила моя свекровь, мать мужа. Она меня встретила и помогла достать билет на скорый поезд «Полярная стрела».
КемскийПересыльныйПункт.jpg90.02 KB
— Как проходило ваше последнее свидание?
—Я издали увидела его на палубе — он в любой толпе был на голову выше других, рост его был 186 см… На нем было его черное кожаное пальто и серая кепка, в которых его увели из дому в ночь на 12 февраля 1935 г.
Конвойные сделали попытку не дать нам приблизиться друг к другу, но тотчас же, без наших просьб, отказались от этой попытки. Даже не помешали мне идти рядом с ним до ворот Кемского лагеря.
У этих ворот нам пришлось расстаться до следующего дня. Мы уговорились, что предоставленные нам 10 часов распределим так: три дня по два часа и четыре дня по часу.
На другой день в полдень я пришла к этим воротам одна. Я принесла все, что могла, — всяческую снедь из «Гастронома», жареную картошку, глиняный кувшин с вишневым вареньем, несколько буханок хлеба. Часовой указал на избу неподалеку от ворот. Я вошла в большую комнату. У двери ее сидел и рисовал тот самый комендант, перед окном сидели две женщины и мужчина, на полу — цыгане, а на деревянном диване — мой Борис в своем кожаном пальто.
Мы поговорили о своих детях, ожидающих в Ростове моего возвращения, и о том, чего-чего только, господи, нет на свете!.. Поговорили о беглых, якобы кишащих вокруг Кеми. Муж рассказал, как он сам собирался бежать с Соловков на плоту, как они с другим заключенным строили плот, но когда он был уже построен, товарищ мужа испугался и отказался бежать. «И у меня, сказал Борис, — не хватило духу пенять ему, он уже доходил и вскоре умер от чахотки…»
Прощаясь, я его поцеловала и перекрестила ему лоб, я знала, что он думает о самоубийстве, и он потом писал мне в Ростов, что его поразило именно то, что я ему перекрестила лоб… Но мы ведь всегда всё знали друг о друге…
Потом я вышла и пошла к воротам. У забора из колючей проволоки остановилась. Подошел солдатик-конвойный и стал рядом. И вдруг я услышала голос Бориса: «Вера, прощай», и он прошел за колючей проволокой, еще раз прошел передо мной — уже в самый, самый последний раз я увидела его солнечные волосы и прекрасное, неповторимое лицо.
И я знаю: если я когда-нибудь в чем-нибудь могла быть перед ним виновата — при жизни ли его или после его кончины (он реабилитирован посмертно) — я знаю, он все мне простил ради той минуты, когда мы прощались у колючей проволоки…
Ответы Веры Федоровны взяты из книги: Вера Панова «О моей жизни, книгах и читателях»
Пишите в комментариях, о чем еще вы хотели бы узнать. Если было интересно, то поставьте лайк и подпишитесь, чтобы не пропустить новые интересные статьи.
{"document": [{"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "Вера_Фёдоровна_Панова.jpg", "filesize": 9198, "height": 374, "pic_id": 520242, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/%D0%92%D0%B5%D1%80%D0%B0_%D0%A4%D1%91%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%B0_%D0%9F%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B0_AEBnyEV.jpeg", "width": 299}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_i-159307/"}, "string": "Часть I "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/editor/159314/"}, "string": "Часть II "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_iii-159693/"}, "string": "Часть III"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_iv-159734/"}, "string": "Часть IV"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_v-160753/"}, "string": "Часть V"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_vi-160757/?expandCommentId=737299"}, "string": "Часть VI"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_vii-161278/"}, "string": "Часть VII"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_viii-161293/"}, "string": "Часть VIII"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Что случилось в вашей жизни?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Вечером 1 декабря 1934 года Борис, как это бывало часто, задержался в редакции для приема информации. Я прилегла на кровать, у изголовья которой стояла тумбочка с телефоном. Почти сейчас же в ухо брызнул звонок. Борис сказал: «Вера, в Ленинграде убили Кирова». Я воскликнула: «Это ужасно!» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Но это тривиальное слово и в тысячной доле не выражало моих тогдашних чувств. В голове покатились какие-то туманные, ни с чем не сообразные, я бы сказала, средневековые мысли. Почему-то сразу стало ясно, что с этого момента вся жизнь наша пойдет совершенно иначе."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Как это могло повлиять на вашу жизнь?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Я выпускала газеты в типографии. Металлический стол, колонки линотипного набора, груды влажных бумажных листов для оттисков, разбросанные верстатки и щетки, придирчивый метранпаж в черной спецовке, все как всегда. И вдруг зовет кто-то из наборщиков (кажется, Харламов): «Товарищ Панова, вас просят к телефону»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Бегу через длинный наборный цех между линотипов, хватаю трубку. Голос мужа: «Вера? Ты можешь сейчас же, не откладывая, приехать домой?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Конечно, отвечаю, что могу. Конечно, сердце леденеет сразу от этого короткого разговора, но оно еще не знает правды, оно еще на ложном следу: ему почудилось, что стряслось что-то ужасное с кем-то из детей."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— И что же произошло?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "—И вот Борис. Лицо потрясенное, губы еле шевелятся: «Меня уволили по обвинению в троцкизме. По обвинению в том, что я скрыл при проверке партдокументов свою причастность к троцкизму. И сегодня это будут обсуждать на партийном собрании»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Все это свалилось на него внезапно: сидел за своим редакционным столом, работал — вдруг его вызвали к редактору Шаумяну (сын бакинского комиссара Шаумяна, одного из 26-ти), и тот ему все это изложил."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Наверно, исключат из партии», — сказал Борис."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"caption": "Шаумян Лев Степанович (1904-1971)", "presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "Лев Степанович Шаумян.jpg", "filesize": 4453, "height": 207, "pic_id": 520243, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/%D0%9B%D0%B5%D0%B2_%D0%A1%D1%82%D0%B5%D0%BF%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87_%D0%A8%D0%B0%D1%83%D0%BC%D1%8F%D0%BD.jpeg", "width": 186}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Ваша реакция какая была на эту новость?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Я была тогда еще дура набитая. Обе мои первые мысли были дурацкие. Первая, которую я высказала вслух: «Может, еще и не исключат». Вторая, которой я, слава богу, не высказала, была еще глупей: «А все потому, что забыл сказать на том собрании, что в Ленинграде принадлежал к оппозиции». Я не знала тогда, что это ровно ничего не значило — сказал, не сказал, что это поражает равно сказавших и не сказавших, виноватых и безвинных, что это падает на человека, как удар молнии. Ничего я тогда еще не знала, поняла только, что беда подошла вплотную, неминучая, страшная, всем бедам беда."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Борис сказал две вещи:"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "1) Лишь бы не арестовали, остальное еще туда-сюда."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "2) Пойду к Фалькнеру."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Как ни была я глупа, но все же сказала: «Ничего он тебе не поможет»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Его исключили из партии?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Да. "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Что было дальше?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— А шестого февраля добрейший Полиен Николаевич Яковлев вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Вера Федоровна, поверьте, мне это очень трудно вам говорить, но нам придется расстаться»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Приказ был вывешен с молниеносной быстротой, и больше я на работу во «Внучата» не ходила. Вместо Яковлева редактором стал Лева Краско вероятно, Яковлева убрали за то, что не сразу уволил меня, жену исключенного из партии. Когда я вернулась домой с известием, что я безработная, Борис сказал: «Давай подумаем, как сократить наши расходы»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"caption": "Полиен Николаевич Яковлев (1883-1942)", "presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "Полиен Николаевич Яковлев.jpg", "filesize": 18911, "height": 288, "pic_id": 520244, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D0%B5%D0%BD_%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87_%D0%AF%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BB%D0%B5%D0%B2.jpeg", "width": 230}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Но это было еще не самое страшное?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— В следующие дни пришла маленькая надежда — Борис, как намеревался, пошел к Якову Фалькнеру, и, против моего ожидания, Фалькнер захотел ему помочь — он в последнее время сдружился с Борисом и, должно быть, просто не мог видеть в нем врага народа. Фалькнер обещал Борису устроить его на завод «Ростсельмаш»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Он сдержал обещание — 11 февраля, это был канун выходного дня, Борис впервые пошел на работу на «Ростсельмаш». Вернулся часов в шесть, перед вечером, веселый, и на мои вопросы ответил, что его поставили работать подручным слесаря, что не боги обжигают горшки, что он очень скоро вполне сживется с этой работой и что все еще, может быть, будет не так уж плохо. Мы пообедали. Это был наш последний обед. Выпили чаю и рано легли спать, так как Борис чувствовал себя все-таки усталым после непривычной работы на станке."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"caption": "Проходная Ростсельмаша", "presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "Проходная Ростсельмаша.jpg", "filesize": 35983, "height": 566, "pic_id": 520246, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/%D0%9F%D1%80%D0%BE%D1%85%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%81%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D1%88%D0%B0.jpeg", "width": 366}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Последний обед?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— В середине ночи я проснулась от каких-то голосов за дверью и от грохота болта. Прислушалась и поняла, что мама кому-то отворяет, различила голос домовладельца Матвея Карповича и как-то вдруг поняла все. Поняв, спросила: «Борис, ты слышишь?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Да, да!» — ответил он и сразу сел, и сразу в дверь стали входить люди: Матвей Карпович (они его взяли в понятые) и два незнакомых: военный в буденовке с красной звездой (потом узнала, что его фамилия Анисимов) и штатский в очках (впоследствии узнала и его фамилию — Аппельбаум)."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Уж не помню, кто из них предъявил ордер на обыск у гражданина Вахтина Бориса Борисовича, заключив фразой: «с последующим вашим арестом». Обыскали прежде всего нашу комнату (дав мне предварительно встать и одеться), потом мама, бедная мама, повела их в детскую. Конечно, ее расчет был нелеп, разве этих людей мог умилосердить вид троих спящих детишек, но мы все были тогда простаками, не смыслящими ни аза."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Во время обыска я раза два открывала входную дверь, выглядывала во двор: светало, мела метель, крылечко все пуховей, все выше зарастало снегом. Больше всего они провозились с книжным шкафом, каждую книгу брали за корешок и трясли, а потом кидали на пол. Из одной книги выпала пачка облигаций госзаймов, из другой — деньги, полученные мною при увольнении. То и другое нам вернули тотчас же предупредительнейшим образом. Никакого проку от этого обыска явно не было, да они и не добивались его, им нужно было проделать все формальности, прежде чем арестовать человека."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Мне они велели дать ему с собой смену белья (еды никакой) и в понедельник прийти на улицу Энгельса, 33, там мне скажут, какие передачи и в какие дни я могу делать."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Не помню, как я дожила эту ночь. Помню, что на другой день я сидела у нашего маленького письменного столика и писала письмо М. И. Калинину. Сколько таких писем было мной написано в дальнейшем, и все до единого напрасно. Но в тот день я была слепа, как новорожденный щенок, горе сжимало мне горло, не давало дышать, и я писала, еще надеясь, что от этого что-то может измениться."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Помню, что весь этот день меня, кроме ощущения железного ошейника на горле, не покидало ощущение ледяного холода — я набрала полные туфли снега, когда бежала к воротам вслед за Борисом и теми, кто его уводил."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Ваш круг общения изменился?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Если бы не эти несколько женщин, уравненных со мной роком в моей отверженности, мне бы почти не с кем было знаться. Володя Филов, родственник и почти друг детства, на другой день после моего увольнения из «Внучат» без обиняков дал мне понять, что нам незачем впредь встречаться. Те, что во «Внучатах» льстили мне сверх всякой меры и даже изображали из себя моих учеников — Давид Гоухеров, Женя Вакурская, Люсьен Штокгаммер, встречая меня, заблаговременно перебегали на другую сторону улицы, чтобы кто-нибудь не увидел их близко от меня. Через много, много лет, уже будучи трижды лауреатом Сталинской премии, я получила большое письмо от Люсьена Штокгаммера. Он мне напоминал, как мы оба когда-то работали во «Внучатах», и просил меня ему помочь — в чем же? Ни более ни менее как получить повышение в чине, он служил тогда в армии и его, по его мнению, очень долго не производили не то в капитаны, не то в майоры, уж не помню. Как ни была я уже приучена к подобным письмам, но очень тогда удивилась Люсиному посланию. Пришлось ему ответить, что он обратился не по адресу, что я не маршал и даже не генерал и чины раздавать не могу."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Но и тогда нашлись люди. Веня и Миррочка Жак ни на йоту не изменили прежнего дружеского и доброго отношения ко мне. Женя Безбородов, прежде бывавший у нас очень редко, тут вдруг зачастил и всячески старался подбодрить меня живым разговором и шуткой. Милый Полиен Николаевич, встречаясь на улице, всегда останавливался, пожимал мне руку, называл, как в прежние времена, Верочкой, говорил: «Что делать, дружок, у вас дети, надо жить, надо держаться». И даже угрюмая Белла Плотникова, библиотекарша, ласково улыбалась мне. Не говоря уж о Сарре Бабенышевой та, как и Жаки, помогала мне не только добрым словом, но иной раз и материально. Помню, не стало у нас угля, нечем было протопить, и Саррина мама сказала: «Приходите к нам, Верочка, берите сколько вам нужно, у нас еще есть». Я пошла к ним и принесла полное ведерко угля, затопила печку и выкупала детей. А милый Эммочка Кранцберг стал каждый месяц присылать мне деньжат…"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "2023-04-12_183217.jpg", "filesize": 137163, "height": 480, "pic_id": 520247, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/2023-04-12_183217.jpeg", "width": 725}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Но вы ведь пытались доказать, что ваш Борис не виновен?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Удивила меня в те дни любимая моя Люба Нейман, «рыжая». Пришла ко мне и, когда я не удержалась от сетований, сказала буквально следующее: «Вера, у нас никого не сажают без вины, это мне Вася сказал, я ему верю». Вася, ее муж, был чекист."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Впрочем, то же самое сказал мне Яша Фалькнер, когда я сдуру разлетелась к нему с жалобой на то, что меня не берут на работу даже санитаркой в больницу."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Что делать, Вера, — сказал Фалькнер, — в этом ты можешь винить только своего Бориса»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Я сказала: «Ты не хуже меня знаешь, что за Борисом нет никакой вины, как и за всеми другими»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Ерунда, — сказал Фалькнер. — Невиновных у нас не сажают»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Он был тогда членом Бюро Северо-Кавказского крайкома партии, большим начальником, когда говорил те слова, сидя в своем роскошном кабинете. А много лет спустя Иван Макарьев, вернувшись из двадцатилетней ссылки, сказал мне, что Яша Фалькнер умер, не выдержав истязаний. Бедняк Фалькнер. Он описан в «Сентиментальном романе» под именем Югая, только в Ростове нет переулка имени Фалькнера, а мог бы быть…"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Но вы нашли работу?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Насчет работы я обращалась с письмом к первому секретарю крайкома партии тов. Шеболдаеву, но он мне не ответил вообще ничего; впоследствии я прочла в газетах (уже живя на Украине), что Шеболдаев расстрелян как враг народа."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Председатель крайисполкома Ларин разделил участь Шеболдаева. Председатель горисполкома Овчинников застрелился сам, когда пришли его арестовывать. Был такой Змиевский, секретарь той парторганизации, которая исключила Бориса из партии. И он, это совершенное ничтожество, абсолютный нуль, кому-то застил свет, и его расстреляли как польского шпиона."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"caption": "Борис Петрович Шеболдаев (1895-1937)", "presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "B.P.Sheboldaev.jpg", "filesize": 45855, "height": 250, "pic_id": 520248, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/B.P.Sheboldaev.jpeg", "width": 175}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Вам дали свидание с Борисом?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Дали свидание, но перед этим был допрос. Следователь Топильский задавал мне странные вопросы. Прежде всего о том, кто у нас бывал в последние годы. Кто бывает у меня сейчас, не спрашивают — верно, знают… Я, как ни глупа, все же смекаю: только не впутывать новые имена. Называю тех, кто, как мне известно, уже арестован: Вартанова, Покотиловского. О том, что Третесский тоже уже арестован в Москве, я еще не знаю, но называю и его, так как понимаю, что их с Борисом дружбу скрывать невозможно."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Дальше следует вопрос: «Как и в какой форме ваш муж высказывался при вас против советской власти?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Отвечаю, что никак, ни в какой форме, а сама думаю: «Эх, голубчики, небогато же у вас материала, если вы у меня о муже спрашиваете такие вещи!» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Но следуют вопросы: «Известно ли вам, в какие годы ваш муж служил офицером в белой армии?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Гражданин Топильский, — говорю я, — разберемся в этом деле с помощью арифметики. Мой муж родился в 1906 году. Сейчас ему 29 лет. Сколько же ему могло быть лет, когда он служил офицером в белой армии? И могло ли это быть вообще?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Молчание, потом ответ: «Пожалуй, он действительно был несколько слишком молод, когда существовала белая армия»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Новый вопрос: «Говорил ли при вас ваш муж, что Горький ошибался, считая, что талант воспитывается средой?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«При мне не говорил, — отвечаю, — а разве это преступление против советской власти, если бы он сказал такую вещь?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Ну, — говорит умный следователь, — вам ведь известно, как высоко советская власть ценит заслуги Алексея Максимовича»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Под конец Топильский стал любезен. Дал мне свой служебный телефон, велел звонить и сказал, что, возможно, вскоре мне будет разрешено свидание с мужем."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Выполнил обещание?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— И правда, довольно скоро он позвонил мне и сказал, что я могу повидаться с Борисом. Я помчалась в их адский дом и в самом деле увидела Бориса. Он был, конечно, несчастен предельно, но, к моему изумлению, довольно свеж и ничуть не похудел даже. Сказал, что видел протокол моего допроса, что я молодец и умница, зря только не сказала, что он не согласен с Горьким."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Потом рассказал, что его несколько раз пугали, что если он не сознается в своих преступлениях, то я тоже буду арестована. Сказал, что все мои передачи ему доставляются аккуратно и чтобы я не тратилась ни на какие излишества для него. Спросил о детях, я рассказала подробно. Спросил, написала или я его матери, и велел написать все как есть."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Написали? "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Я сделала это в тот же день, и с тех пор мне стали помогать материально и свекровь моя Мария Петровна Колтовская, и тетка Бориса Елена Васильевна Аккерманова, жившая в Дербенте. Это было очень кстати, уж больно мне было трудно перебиваться, не имея никакого заработка."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Главной статьей моего дохода было 100 рублей, которые ежемесячно присылал мне на Наташу Арсений Старосельский."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Что было дальше со следствием?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— В середине лета опять вдруг позвонил мне следователь Топильский."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Ваш муж сегодня уезжает в Москву, — сказал он. — Соберите быстренько все, что считаете нужным дать ему с собой, и приходите, я вам дам свидание»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Опять иду в тот дом, опять жду в какой-то комнате. Конвойный вводит Бориса. Он видит меня и пугается ужасно, до смертной бледности."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Что это такое? — спрашивает он неживым голосом. — Свидание?» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Я рассказываю о звонке Топильского."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Плохо дело, — сказал Борис, — они здесь ничего не добились и переносят следствие в Москву»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Авось либо и там не добьются», — сказала я, сама насмерть перепуганная его испугом."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "«Добьются, — сказал он, — для того все и затеяно»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Время свидания истекло. Мы простились с тяжелым чувством."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"caption": "Лубянка", "presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "041888e5-b49d-4621-b2b9-62c502afb109_800x600.jpg", "filesize": 85147, "height": 541, "pic_id": 520249, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/041888e5-b49d-4621-b2b9-62c502afb109_800x600.jpeg", "width": 800}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Чем закончилось следствие?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Была середина лета, когда Мария Петровна сообщила, что следствие закончено и Борис вместе со своими однодельцами переведен с Лубянки в Бутырскую тюрьму. Был известен и приговор: коммунистам Вахтину и Третесскому, комсомольцам Вартанову и Покотиловскому — по десять лет Соловецкого концлагеря, беспартийному Яше В. — пять лет какого-то овцесовхоза в Сибири. И мы все позавидовали родным беспартийного Яши."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Должна сказать, что довольно скоро от Бориса с Соловков пришло первое письмо. Он просил меня держаться стойко — ради ребят, даже утешал тем, что, мол, десять лет пройдут, и он вернется, и опять мы будем вместе."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"caption": "Бутырская тюрьма.", "presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "Бутырская тюрьма.jpg", "filesize": 84492, "height": 307, "pic_id": 520250, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/%D0%91%D1%83%D1%82%D1%8B%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%82%D1%8E%D1%80%D1%8C%D0%BC%D0%B0.jpeg", "width": 500}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Ваш свекровь вам помогала?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Вскоре от свекрови Марии Петровны пришло письмо, еще раз изменившее мою жизнь. Она писала, что понимает, как мне трудно с тремя детьми, и предлагает следующее: она возьмет к себе Наташу и Борю и будет их растить, а самый маленький пусть останется у меня. "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Вы так и сделали?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Мне было очень больно отрываться от двух старших детей, но я уже так устала, что решила следовать за своей судьбой и не отказываться от предложения свекрови."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "От Марии Петровны приходили письма, что с детьми все благополучно, что Наташа учится в школе, во 2-м классе, что Старосельский помогает чем только может. На лето 1936 года Мария Петровна предполагала вывезти детей в Шишаки и предложила, чтобы туда же приехала моя мама с Юриком, а жить-де устроятся все вместе, оно и дешевле, и уютней."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Жизнь стала налаживаться?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Но до этого лета произошло у меня капитальное событие — я устроилась на работу."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "В свое время, когда я еще только начинала работать в «Трудовом Доне» под покровительством Володи Филова, в тамошней типографии было несколько учеников-наборщиков, и между ними некий Витя Попов. Дружбы у нас с ним особой не было, просто видели иногда друг друга в типографии и редакции, но в 1935 году этот Витя Попов, став редактором многотиражки завода «Ростсельмаш» и узнав от кого-то о постигших меня бедах, вдруг пригласил меня к себе и сказал: «Слушай, Вера, а иди-ка к нам корректоршей, у нас одна есть, да она не справляется»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Я, конечно, сейчас же согласилась, и хотя зарплата была ничтожная, но уже то, что я где-то кому-то нужна как работник, что по утрам мне нужно к определенному часу быть в редакции, уже это мне было драгоценно, и я до гроба не забуду, как Виктор Яковлевич Попов протянул мне тогда руку помощи."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Ну вот, значит все страхи позади. Осталось дождаться мужа?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Вскоре меня ждала новая беда. Я была уволена из многотиражки. Снова, как в ранней юности, стала зарабатывать, давая уроки детям."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Вы говорили, что у вас была еще одна встреча с мужем?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "— Я писала заявление: я, такая-то, прошу разрешить мне свидание с моим мужем таким-то, находящимся там-то."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "И муж, и его «однодельцы» находились тогда в Соловецком концлагере. Мы посылали им туда посылки и письма и иногда получали письма от них."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Я послала мое заявление в Гулаг и стала жить очередным ожиданием. Это было весной 1936 года, а в конце июля меня вдруг вызвали в милицию."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Я расписалась в книге, и милиционер сказал, что мне, по моему заявлению, разрешено свидание с мужем в течение 10 часов, в присутствии коменданта. Для этого от 1 до 10 сентября я должна приехать в город Кемь и явиться в управление Белбалтканала, имея при себе паспорт."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Я раздобыла денег на поездку и отправилась в путь с таким расчетом, чтобы попасть в Кемь 5–6 сентября."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Путь мой лежал через Ленинград, где жила моя свекровь, мать мужа. Она меня встретила и помогла достать билет на скорый поезд «Полярная стрела»."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "attachment", "attributes": {"presentation": "gallery"}, "attachment": {"caption": "", "contentType": "image/jpeg", "filename": "КемскийПересыльныйПункт.jpg", "filesize": 92181, "height": 429, "pic_id": 520251, "url": "https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2023/04/12/%D0%9A%D0%B5%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%D0%9F%D0%B5%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%8B%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B9%D0%9F%D1%83%D0%BD%D0%BA%D1%82.jpeg", "width": 405}}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"italic": true}, "string": "— Как проходило ваше последнее свидание?"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "—Я издали увидела его на палубе — он в любой толпе был на голову выше других, рост его был 186 см… На нем было его черное кожаное пальто и серая кепка, в которых его увели из дому в ночь на 12 февраля 1935 г."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Конвойные сделали попытку не дать нам приблизиться друг к другу, но тотчас же, без наших просьб, отказались от этой попытки. Даже не помешали мне идти рядом с ним до ворот Кемского лагеря."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "У этих ворот нам пришлось расстаться до следующего дня. Мы уговорились, что предоставленные нам 10 часов распределим так: три дня по два часа и четыре дня по часу."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "На другой день в полдень я пришла к этим воротам одна. Я принесла все, что могла, — всяческую снедь из «Гастронома», жареную картошку, глиняный кувшин с вишневым вареньем, несколько буханок хлеба. Часовой указал на избу неподалеку от ворот. Я вошла в большую комнату. У двери ее сидел и рисовал тот самый комендант, перед окном сидели две женщины и мужчина, на полу — цыгане, а на деревянном диване — мой Борис в своем кожаном пальто."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Мы поговорили о своих детях, ожидающих в Ростове моего возвращения, и о том, чего-чего только, господи, нет на свете!.. Поговорили о беглых, якобы кишащих вокруг Кеми. Муж рассказал, как он сам собирался бежать с Соловков на плоту, как они с другим заключенным строили плот, но когда он был уже построен, товарищ мужа испугался и отказался бежать. «И у меня, сказал Борис, — не хватило духу пенять ему, он уже доходил и вскоре умер от чахотки…» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Прощаясь, я его поцеловала и перекрестила ему лоб, я знала, что он думает о самоубийстве, и он потом писал мне в Ростов, что его поразило именно то, что я ему перекрестила лоб… Но мы ведь всегда всё знали друг о друге…"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "Потом я вышла и пошла к воротам. У забора из колючей проволоки остановилась. Подошел солдатик-конвойный и стал рядом. И вдруг я услышала голос Бориса: «Вера, прощай», и он прошел за колючей проволокой, еще раз прошел передо мной — уже в самый, самый последний раз я увидела его солнечные волосы и прекрасное, неповторимое лицо."}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": "И я знаю: если я когда-нибудь в чем-нибудь могла быть перед ним виновата — при жизни ли его или после его кончины (он реабилитирован посмертно) — я знаю, он все мне простил ради той минуты, когда мы прощались у колючей проволоки…"}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {}, "string": ""}, {"type": "string", "attributes": {"bold": true, "italic": true}, "string": "Ответы Веры Федоровны взяты из книги: Вера Панова «О моей жизни, книгах и читателях» "}], "attributes": []}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true, "href": "https://pabliko.ru/@notepadscribe/razgovor_s_veroj_panovoj_chast_x-161712/", "italic": true}, "string": "Продолжение следует..."}], "attributes": ["heading1"]}, {"text": [{"type": "string", "attributes": {"bold": true}, "string": "Пишите в комментариях, о чем еще вы хотели бы узнать. Если было интересно, то поставьте лайк и подпишитесь, чтобы не пропустить новые интересные статьи."}], "attributes": []}], "selectedRange": [19607, 19629]}
Комментарии 8