3
Польские гусары, едва не погибшие в Могилеве в 1655г. | Паблико
202 подписчики

Польские гусары, едва не погибшие в Могилеве в 1655г.


21 ноя 2023 · 14:05    



польша 4.jpg 65.27 KB


16 февраля 1655 г. в ходе штурма Могилева три кавалерийские хоругви из дивизии Винцента Гонсевского пробились в занятый русскими город. Этот успех чуть не стал для них фатальным, поскольку поддержки они не получили. О своих впечатлениях от пережитого вспоминает в письме к отцу гусарский товарищ Кшиштоф Форбек-Леттов:

«По милости Божьей заняв валы первого города и прогнав с оных неприятеля с великой для него конфузией, когда одни сдавались, другие оборонялись или же полегли на месте, наш ясновельможный пан польный гетман со своим крылом сразу же вступил в город. Там мы сошлись с неприятельскими хоругвями и с самим Поклонским*, их полковником, который, согласно данному слову, тайно предался нашим панам гетманам с некоторыми своими хоругвями, отступившись от москвы.

Когда мы продвигались к верхнему городу, по нам стреляли из домов и из-за заборов, не жалея пороха и пуль. Из самого города, через ворота на Днепр, высыпали пикинеры и мушкетеры. Наш ясновельможный пан польный гетман приказал нам, гусарам, напасть на них, и мы бросились решительно, как в огонь. Они успели несколько раз дать изрядный залп и палили по нам, словно в стену, но мы, по милости Божьей, никакого урона не понесли.

Москва тотчас начала отступать назад в город, поэтому мы, израсходовав копья, с палашами погнались за отступающей москвой и казаками и ворвались во вторую часть нижнего города. Там мы едва проделали для себя брешь, через которую по одному коню, один за другим пробрались внутрь, а именно только три хоругви: наша гусарская, вторая казацкая панцирная, тоже нашего пана польного гетмана, а третья гусарская поветовая Новогрудского воеводства, в которой ротмистром был ясновельможный пан Стефан Фронцкевич, хорунжий новогрудский.

Под этими тремя хоругвями было нас едва полтораста коней, поскольку вскоре к бреши, через которую мы проникли в город, мощно подступили неприятельские пикинеры и мушкетеры и разделили наши хоругви, так что прочие добраться до нас, чтобы оказать нам поддержку, никоим образом не могли.

Однако мы, хотя и в невеликом числе, взяв Господа Бога в помощь, продвинулись аж до самого верхнего города, до ворот. Найдя оные открытыми, мы могли пройти в них, но, осмотревшись и поняв, что никаких подкреплений – ни пехоты, ни драгун, ни также наших отрезанных хоругвей не было, вынуждены были оставить эту затею и, взяв на сабли находившихся в нижнем городе, разошлись по улицам, каждая хоругвь по отдельности. Неприятель, заметив, что нас немного, и что хоругви разделились по разным улицам, отовсюду нас окружил, так что мы должны были пробиваться через каждую улицу.

Чрезвычайно частой стрельбой нас разили из домов, особенно в тесных заулках, так что пули летели градом. А уж как кололи пиками, копьями, секли бердышами – много о том можно написать! Мы словно попали в мотню** – ни назад, ни в какие-либо ворота нельзя было пройти, потому как при каждых воротах встало по несколько сотен москвы и казаков с орудиями.

Мы, правда, неоднократно бросались на разные ворота, желая посечь охрану и прорваться, однако это было трудно – нас жестоко окуривали из самопалов и мушкетов. Толпа неприятеля наступала на нас отовсюду, и спереди, и сзади, и с боков, в каждой улице устраивая засады с пиками, копьями, бердышами – через все это приходилось пробиваться.

Длилось это часа три, а то и больше, так как мы нигде не могли прорваться. Пока, наконец, по великой милости Господа Бога, панцирная хоругвь нашего польного гетмана не пробилась к одним воротам, у которых стояла не очень большая сила и москвы было немного. Куда и наша гусарская хоругвь, и гусарская новогрудская пана Фронцкевича пробились и решительно на них бросились, потому как иначе пришлось бы погибать. Москва разбежалась, мужики, которые были при воротах, просили о милосердии и открыли ворота. Заняв их, мы какое-то время ждали наших подкреплений и, обороняясь, ездили около вала и держали на себе неприятеля.

Оный, яростно наступая на малую горстку наших, отогнал нас огнем от этих ворот и снова их захватил, а прежде всего из-за того, что мы не имели пехоты для занятия ворот, ибо это уже происходило на другой стороне города, где нашего войска не было. Однако мы забрали с ворот одно маленькое орудие и гаковницу.

Благодаря Господа Бога за то, что вывел нас, хотя и не всех, из этого пекла, мы возвратились к нашему войску нежданными, ибо паны гетманы и войско нас уже оплакали, не имея никакой надежды, что мы сможем выбраться, столь немногочисленные и запертые у неприятеля, как в сундуке. Действительно, редко про такое услышишь – да будет хвала Господу Богу.

Коня подо мною подстрелили в ногу – хорошо, если вылечится. Пана Жеромского, виленского стольника, поручика нашей гусарской хоругви, два раза ранили. Двоих товарищей, пана Дольского и пана Кучука, убили. Ранено пять товарищей. Пахоликов убито трое, ранено шестеро, коней убитых семь, раненых семнадцать – это только из нашей гусарской хоругви. Из прочих хоругвей также немало поубивало и поранило, а в частности у пана Фронцкевича убило поручика. Трудно всех перечислить и описать».

* Константин Поклонский - могилёвский шляхтич, в июне 1654 года присягнул русскому царю. Во время штурма 16 февраля 1655 г. перешел на сторону поляков.



польша 4.jpg 65.27 KB


16 февраля 1655 г. в ходе штурма Могилева три кавалерийские хоругви из дивизии Винцента Гонсевского пробились в занятый русскими город. Этот успех чуть не стал для них фатальным, поскольку поддержки они не получили. О своих впечатлениях от пережитого вспоминает в письме к отцу гусарский товарищ Кшиштоф Форбек-Леттов:

«По милости Божьей заняв валы первого города и прогнав с оных неприятеля с великой для него конфузией, когда одни сдавались, другие оборонялись или же полегли на месте, наш ясновельможный пан польный гетман со своим крылом сразу же вступил в город. Там мы сошлись с неприятельскими хоругвями и с самим Поклонским*, их полковником, который, согласно данному слову, тайно предался нашим панам гетманам с некоторыми своими хоругвями, отступившись от москвы.

Когда мы продвигались к верхнему городу, по нам стреляли из домов и из-за заборов, не жалея пороха и пуль. Из самого города, через ворота на Днепр, высыпали пикинеры и мушкетеры. Наш ясновельможный пан польный гетман приказал нам, гусарам, напасть на них, и мы бросились решительно, как в огонь. Они успели несколько раз дать изрядный залп и палили по нам, словно в стену, но мы, по милости Божьей, никакого урона не понесли.

Москва тотчас начала отступать назад в город, поэтому мы, израсходовав копья, с палашами погнались за отступающей москвой и казаками и ворвались во вторую часть нижнего города. Там мы едва проделали для себя брешь, через которую по одному коню, один за другим пробрались внутрь, а именно только три хоругви: наша гусарская, вторая казацкая панцирная, тоже нашего пана польного гетмана, а третья гусарская поветовая Новогрудского воеводства, в которой ротмистром был ясновельможный пан Стефан Фронцкевич, хорунжий новогрудский.

Под этими тремя хоругвями было нас едва полтораста коней, поскольку вскоре к бреши, через которую мы проникли в город, мощно подступили неприятельские пикинеры и мушкетеры и разделили наши хоругви, так что прочие добраться до нас, чтобы оказать нам поддержку, никоим образом не могли.

Однако мы, хотя и в невеликом числе, взяв Господа Бога в помощь, продвинулись аж до самого верхнего города, до ворот. Найдя оные открытыми, мы могли пройти в них, но, осмотревшись и поняв, что никаких подкреплений – ни пехоты, ни драгун, ни также наших отрезанных хоругвей не было, вынуждены были оставить эту затею и, взяв на сабли находившихся в нижнем городе, разошлись по улицам, каждая хоругвь по отдельности. Неприятель, заметив, что нас немного, и что хоругви разделились по разным улицам, отовсюду нас окружил, так что мы должны были пробиваться через каждую улицу.

Чрезвычайно частой стрельбой нас разили из домов, особенно в тесных заулках, так что пули летели градом. А уж как кололи пиками, копьями, секли бердышами – много о том можно написать! Мы словно попали в мотню** – ни назад, ни в какие-либо ворота нельзя было пройти, потому как при каждых воротах встало по несколько сотен москвы и казаков с орудиями.

Мы, правда, неоднократно бросались на разные ворота, желая посечь охрану и прорваться, однако это было трудно – нас жестоко окуривали из самопалов и мушкетов. Толпа неприятеля наступала на нас отовсюду, и спереди, и сзади, и с боков, в каждой улице устраивая засады с пиками, копьями, бердышами – через все это приходилось пробиваться.

Длилось это часа три, а то и больше, так как мы нигде не могли прорваться. Пока, наконец, по великой милости Господа Бога, панцирная хоругвь нашего польного гетмана не пробилась к одним воротам, у которых стояла не очень большая сила и москвы было немного. Куда и наша гусарская хоругвь, и гусарская новогрудская пана Фронцкевича пробились и решительно на них бросились, потому как иначе пришлось бы погибать. Москва разбежалась, мужики, которые были при воротах, просили о милосердии и открыли ворота. Заняв их, мы какое-то время ждали наших подкреплений и, обороняясь, ездили около вала и держали на себе неприятеля.

Оный, яростно наступая на малую горстку наших, отогнал нас огнем от этих ворот и снова их захватил, а прежде всего из-за того, что мы не имели пехоты для занятия ворот, ибо это уже происходило на другой стороне города, где нашего войска не было. Однако мы забрали с ворот одно маленькое орудие и гаковницу.

Благодаря Господа Бога за то, что вывел нас, хотя и не всех, из этого пекла, мы возвратились к нашему войску нежданными, ибо паны гетманы и войско нас уже оплакали, не имея никакой надежды, что мы сможем выбраться, столь немногочисленные и запертые у неприятеля, как в сундуке. Действительно, редко про такое услышишь – да будет хвала Господу Богу.

Коня подо мною подстрелили в ногу – хорошо, если вылечится. Пана Жеромского, виленского стольника, поручика нашей гусарской хоругви, два раза ранили. Двоих товарищей, пана Дольского и пана Кучука, убили. Ранено пять товарищей. Пахоликов убито трое, ранено шестеро, коней убитых семь, раненых семнадцать – это только из нашей гусарской хоругви. Из прочих хоругвей также немало поубивало и поранило, а в частности у пана Фронцкевича убило поручика. Трудно всех перечислить и описать».

* Константин Поклонский - могилёвский шляхтич, в июне 1654 года присягнул русскому царю. Во время штурма 16 февраля 1655 г. перешел на сторону поляков.

Читайте также

Комментарии 46

Войдите для комментирования
Ага, любопытно
Польская гусария не раз была бита, ей же ранее недооцененным противником...
■ Обсудим Всё! 22 ноя 2023 в 11:54
Интересно спасибо.
Развернуть комментарии
НОВОСТИ ПОИСК РЕКОМЕНД. НОВОЕ ЛУЧШЕЕ ПОДПИСКИ