3
О чуде сказ (окончание) | Паблико
30 подписчики

О чуде сказ (окончание)


21 дек 2023 · 12:13    



1af77b77cf877706c9a040c3e9970342.jpg 102.76 KB


14

Из темноты выплыл старик с платиновыми волосами и со странным на лбу рубином, который постоянно менял цвет. Сердитое лицо старика притягивало. Неизвестно откуда, но Михаил знал: сердитый старик на самом деле — добрый.

— Не устал лежать? — спросил старик.

— Устал, — ответил Михаил.

— Небось какого-нибудь голубого туннеля ждёшь, или света, направленного сверху, — как от прожектора. Слыхал про такие штучки? — усмехнулся старик.

— Слыхал. Но не жду, а впрочем...

— К матери с отцом хочешь?

— Хочу...

И тут сердитое лицо старика стало страшно-гневным, а его глаза — чёрными. Старик направил на Кремниева... кукиш. Пальцы были настолько сильно сжаты, что стали синими.

— Во-о! — заорал, плюясь, старик. — Во-о!!!

От этого яростного крика у бывшего кузнеца заложило уши, но он вспомнил, что может управлять слухом, он напрягся и вот это самое «Во-о!!!» превратилось в немые губы, прячущиеся в платиновой бороде. Бывший кузнец улыбнулся своей шутке. А ещё ему было неловко перед стариком: да, он хотел бы повидаться с отцом и матерью, но только повидаться. А вообще, ему много дел предстояло совершить на Земле и поэтому умирать он вовсе не собирался. Старик не дослушал его, поэтому недопонял. Старик испарился неожиданно — так же как и появился. Михаил успокоился и услышал: «Он приходит в себя».

— Больной, вы меня слышите? — позвали Кремниева.

— Конечно, — ответил «больной» и открыл глаза.

Над ним склонился врач: молодой, лощённый, уверенный на двести процентов в себе.

— Больной, оживаем?

Михаил попытался сесть, тело его не слушалось.

— Лежать, — спокойно и профессионально остановил его попытки молодой врач. — Валя!

— Здесь я, — откликнулась медсестра, тоже молодая, и тоже ухоженная, и тоже уверенная в себе.

— Переводим в общую палату.

— Подождите, доктор. Я долго... спал?

— Вы были в коме две недели. Валя, в общую. Да, разрешаю приём посетителей.

Молодой, лощёный врач исчез, а молодая, ухоженная медсестра без слов, делово принялась освобождать Михаила от трубок и проводов. А потом явились весёлые санитары с каталкой. А потом был лифт. И вот уже Кремниев в общей палате, где двое больных мужчин и он — третий. Койка, стул, тумбочка, стакан, ложка — всё как положено.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил он санитаров после того, как те помогли ему перебраться на койку.

— Это наша работа, — ответил задорно один.

— Мужик, ты — молоток, — сказал, подмигнув, другой.

И они ушли, а в палату буквально ворвалась Варя.

— Миша! Мишенька!

И только теперь он осознал — живой.

— Ну, ты это, что ты...

Она без конца целовала его: в небритые щёки, в сухие губы, в мокрые глаза, она целовала его руки.

— Ты это, что ты, — мямлил он, растерянный.

Она плакала.

— Их арестовали, Мишенька. А мама моя абсолютно выздоровела. И вся её палата выздоровела. И весь этаж онкологии. Грибы твои поели.

— Грибы?

— Ага, опята твои. Произошло чудо! Миша! Ой, — она вдруг вспомнила про инвалидность Кремниева. — Я слишком громко говорю?

— Варенька. Теперь ты можешь со мной разговаривать и тихо, и громко. Громкие звуки с недавних пор не причиняют мне боль.

— Ой! Ещё одна радость!

Она снова начала целовать его. Ему было неловко.

— Успокойся, Варя. И вообще... из благодарности не надо.

— Что? — Варвара резко откинулась на спинку стула. — Из благодарности? Глупый. Дурак! Я люблю тебя, дурачок мой.

В палате возникла немая стоп-сцена: Варя с прямой спиной сидела на стуле, она вся горела, Кремниев, вымазанный помадой, смотрел на неё и не верил своим глазам и ушам, двое невольных свидетелей — больные мужчины, разинув рты, так же замерев, наблюдали за всем этим.

— И я тебя, Варя, люблю.

Последние очухались первыми и зааплодировали. Кстати, у одного из них была загипсована рука.

………………………………………………………………………

— Кхе! Кхе! — громкий кашель заставил всех обратить на себя внимание. Мужчина крепкого телосложения, в накинутом на широкие плечи халате, спросил с порога:

— Кремниев Михаил Евгеньевич тут кто?

— Это я, — отозвался Михаил. — Вы...

— Нет, я не из полиции. Но, будут и из полиции. Барышня, я на пять минут. Позволите?

— Конечно. Я подожду в коридоре, — шепнула Варя бывшему кузнецу и упорхнула.

Её место занял здоровяк. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим.

— Я не из полиции, Михаил Евгеньевич. Я из ФСБ. Полыхаев — моя фамилия. Мужчины! (это он больным соседям Михаила). Покурите пять минуток. Хорошо?

— Без проблем, — откликнулись те и покинули палату.

— Михаил, Евгеньевич, я сразу к делу: у меня к вам предложение.

15

По залу прошла прекрасная молодая женщина. С платиновыми волосами, собранными в косу, с таким же, как у старика странным рубином на лбу, в белом сари до пола. Она загородила собой чудовище.

— Эликсир выздоровления я ему дала. И сбежать на Землю я ему помогла. И все эти века там, на Земле, втайне от тебя, отец, я помогала ему.

— Дочь моя, — у старика подкосились ноги, и если бы не деревянное кресло он бы рухнул на пол.

— А я тебе говорил-говорил-говорил! — затараторил своим скрипучим, противным голосом скоморох-недомерок. — Я говорил тебе, что у твоей дочери шашни... с этим, а ты не верил. Не верил мне, твоему самому преданному слуге.

— Молчать!!! — вдруг заорал старик так, что задрожали стены. — Всех, всех, всех испепелю! — в его глазах метнулось безумие. — Всех!!!

— Отец! — Женщина бросилась к стопам старика. — Покарай только меня. Я, я люблю его! — она указала на Чуду-юду. — И добро на Земле он творил по моему наущению. Я, только я одна виновата во всём!

— Э! Это не по сценарию! — взвизгнул горбун. — Ты любишь Чудика-юдика, а я люблю тебя. И что? И как?

— Что? — удивилась прекрасная дочь старика.

— Как? — обмякло лицо старика, а в глазах его появился смысл.

— Так, — опустил головку горбун. Бубенчики на колпаке дзынькнули.

— Ты любишь мою дочь? Ха! — и тут старик захохотал. По-доброму. Засмеялась и сама дочь. Не понятно зачем захихикал и горбун. Не меняя позы, чудовище грустно молчало.

— Ну, и чем я теперь хуже нашего Чуды-юды? — не переставая хихикать, продолжал отчебучивать скоморох. — Кстати, существо среднего рода, как тебе это имя — ЧУДО-ЮДО? Это я его придумал. Не рычи! Слышь, хозяин, теперь-то даже я красивей его, согласись. Короче, хозяин, я прошу руки твоей дочери. А Чуду-юду в пепел.

— Горбуша, ты просишь руки моей дочери? Уймись, — хохотал старик.

— Отец! Отец! — звала старика его дочь.

— Ой! Горбуша! — не реагировал тот, — Ой, ну рассмешил, так рассмешил!

— У тебя есть внук, отец! Маленький мальчик. Мы боялись признаться...

Возникла тишина. Мёртвая. Горбун стал ещё горбатей, ещё меньше ростиком. Голуби бесшумно отступили как можно дальше. Старик прикрыл веки.

— Уйди, дочь моя, — наконец он сказал еле слышно.

— Отец...

— Мне надо подумать.

— Но, — молодая женщина с тревогой смотрела, то на старика, то на Чуду-юду.

— Иди, не бойся, я его не трону. Стража! И вы идите.

И дочь покорилась отцу, она покинула помещение, и куда-то тяжело взмахнув крыльями, улетели огромные белые голуби, и, уткнувшись в кулачки, заплакал горбатый карлик. А Чудо-юдо, стоя на одном колене, смотрел алыми глазами куда-то вдаль.

— Не плачь, горбуша, будет и у тебя счастье, — вдруг пожалел слугу старик. — Открой-ка вот эти, — он указал посохом на пару штор.

Шмыгая носом, карлик подошёл к шторам, дёрнул за верёвочку, белые массивные шторы раздвинулись. Вспыхнул большой экран и на нём возник город людей. Рыжим солнышком сверкал солнечный воскресный денёк ранней осени. Вот появился городской парк, по парку гуляли люди, и среди них гуляла счастливая троица: молодая женщина, ещё молодой мужчина и между ними мальчик, он пинал жёлтые листья. Вот — они крупным планом, все трое крепко держаться за руки.

— Горбуша, — позвал старик и вроде как ласково. — Принеси-ка мне посох под номером тридцать три.

— Это же посох, возвращающий человеческое обличье, — вытянул лицо скоморох.

— А я не знаю, да?

— Хозяин! — горбун заревел навзрыд.

— Цыц! Неси.

Горбун, притихнув, покорно закосалапил за требуемым посохом.

А Чудо-юдо вздохнуло так, как будто его, ещё не успевшего задохнуться, только что вытащили из петли. Затем, пока ещё ОНО упало на второе колено и низко склонило (пока ещё) уродливую голову.

— Прости меня за всё, — вымолвило чудовище и тихо добавило: — мой господин.

Старик, довольно ухмыльнувшись, спрятал за кресло чёрный посох под номером тринадцать и принял белый посох под номером тридцать три от утирающего слёзы карлика.

16

— Новости есть? — раздался в ухе голос Полыхаева, того самого человека, деловое предложение которого принял Кремниев. Не сразу: сначала залечил раны, затем женился, а уж затем, в сотый раз подумав и посовещавшись с женой, принял его.

И вот он на работе, той, что предложил ему Полыхаев.

— Сергей Петрович, ваш голос мешает мне, — ответил Михаил. — Я выйду на связь сам.

И вновь в воздухе повисла тишина: в метро, да ещё в дневное время это было непривычным. Кремниев одну за одной, не спеша, со всех сторон осматривал колонны, отделанные мрамором. Его целью было — обнаружить «ретро» (таким названием в ФСБ обзывали бомбы с механическим механизмом). И это он собирался сделать при помощи одного-единственного прибора — собственного слуха. Он уже уловил характерное тиканье, но ещё не мог понять, откуда точно оно исходит. Пятая колонна, шестая... Нашёл!

Обычная спортивная сумка «тихо-смирно» лежала у мраморной колонны. Может быть, в ней среди прочих безобидных вещей находился механический будильник, а может — таким будильником была снабжена бомба. Как говориться: вскрытие покажет.

Бывший кузнец одёрнул на себе бронежилет (тяжёлый, усиленный), поправил на голове каску с запотевшим стеклом. Ох, как он не любил обряжаться во всё это. Он положил рядом с сумкой электронный маячок (для робота) и с победным спокойствием сказал в передатчик:

— Обнаружил. Спортивная сумка. Маячок оставил.

— Ф-фуххх! — с облегчением в его ухе вздохнул Полыхаев. — Хорошо. Возвращайся, Миша.

— Возвращаюсь.

Встречали его тепло, а Полыхаев даже обнял.

— Как всегда — отличная работа, Миша.

— Спасибо, Сергей Петрович. Спасибо, — Кремниев не успевал пожимать руки людям в штатском и в военной форме. Они же помогли ему снять каску и бронежилет. Вернули телефон. А он не заставил себя ждать — зазвонил.

— Алё!

— Миша, ты в порядке?

— Ну что со мной может случиться, Варя.

— Когда домой?

— Сейчас еду в аэропорт.

— С тобой Саша хочет поговорить.

— Привет, старшенький.

— Я ещё не старшенький, потому что мама ещё не родила.

— Родит, куда денется.

— Папа, прилетай скорей.

— Через пару часов буду дома, сынок.

— Да, ты мне обещал купить игру.

— Ах ты, хитрец.

Убрав телефон, Кремниев обратился к своему начальнику, который направо и налево отдавал приказы:

— Сергей Петрович, кто-нибудь подбросит меня до аэропорта?

— О чём речь, Миша. Капитан, переходишь в распоряжение Михаила Евгеньевича.

Находясь в машине, бывший кузнец задремал. Ему пригрезилась странная свадьба: во главе длинного стола с многочисленными гостями сидели невеста и жених — молодая женщина и примерно его лет мужчина. Женщину он узнал (запомнил по кошмарам), жених был ему незнаком. Среди трапезников выделялся могучий старик — он надо и не надо всхлипывал: «Горько!» На коленях старика баловался мальчик, накручивая на пальцы платиновые волосы деда. А вообще свадьба казалась весёлой — вёл её горбатый карлик.

Автор Олег Пряничников



1af77b77cf877706c9a040c3e9970342.jpg 102.76 KB


14

Из темноты выплыл старик с платиновыми волосами и со странным на лбу рубином, который постоянно менял цвет. Сердитое лицо старика притягивало. Неизвестно откуда, но Михаил знал: сердитый старик на самом деле — добрый.

— Не устал лежать? — спросил старик.

— Устал, — ответил Михаил.

— Небось какого-нибудь голубого туннеля ждёшь, или света, направленного сверху, — как от прожектора. Слыхал про такие штучки? — усмехнулся старик.

— Слыхал. Но не жду, а впрочем...

— К матери с отцом хочешь?

— Хочу...

И тут сердитое лицо старика стало страшно-гневным, а его глаза — чёрными. Старик направил на Кремниева... кукиш. Пальцы были настолько сильно сжаты, что стали синими.

— Во-о! — заорал, плюясь, старик. — Во-о!!!

От этого яростного крика у бывшего кузнеца заложило уши, но он вспомнил, что может управлять слухом, он напрягся и вот это самое «Во-о!!!» превратилось в немые губы, прячущиеся в платиновой бороде. Бывший кузнец улыбнулся своей шутке. А ещё ему было неловко перед стариком: да, он хотел бы повидаться с отцом и матерью, но только повидаться. А вообще, ему много дел предстояло совершить на Земле и поэтому умирать он вовсе не собирался. Старик не дослушал его, поэтому недопонял. Старик испарился неожиданно — так же как и появился. Михаил успокоился и услышал: «Он приходит в себя».

— Больной, вы меня слышите? — позвали Кремниева.

— Конечно, — ответил «больной» и открыл глаза.

Над ним склонился врач: молодой, лощённый, уверенный на двести процентов в себе.

— Больной, оживаем?

Михаил попытался сесть, тело его не слушалось.

— Лежать, — спокойно и профессионально остановил его попытки молодой врач. — Валя!

— Здесь я, — откликнулась медсестра, тоже молодая, и тоже ухоженная, и тоже уверенная в себе.

— Переводим в общую палату.

— Подождите, доктор. Я долго... спал?

— Вы были в коме две недели. Валя, в общую. Да, разрешаю приём посетителей.

Молодой, лощёный врач исчез, а молодая, ухоженная медсестра без слов, делово принялась освобождать Михаила от трубок и проводов. А потом явились весёлые санитары с каталкой. А потом был лифт. И вот уже Кремниев в общей палате, где двое больных мужчин и он — третий. Койка, стул, тумбочка, стакан, ложка — всё как положено.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил он санитаров после того, как те помогли ему перебраться на койку.

— Это наша работа, — ответил задорно один.

— Мужик, ты — молоток, — сказал, подмигнув, другой.

И они ушли, а в палату буквально ворвалась Варя.

— Миша! Мишенька!

И только теперь он осознал — живой.

— Ну, ты это, что ты...

Она без конца целовала его: в небритые щёки, в сухие губы, в мокрые глаза, она целовала его руки.

— Ты это, что ты, — мямлил он, растерянный.

Она плакала.

— Их арестовали, Мишенька. А мама моя абсолютно выздоровела. И вся её палата выздоровела. И весь этаж онкологии. Грибы твои поели.

— Грибы?

— Ага, опята твои. Произошло чудо! Миша! Ой, — она вдруг вспомнила про инвалидность Кремниева. — Я слишком громко говорю?

— Варенька. Теперь ты можешь со мной разговаривать и тихо, и громко. Громкие звуки с недавних пор не причиняют мне боль.

— Ой! Ещё одна радость!

Она снова начала целовать его. Ему было неловко.

— Успокойся, Варя. И вообще... из благодарности не надо.

— Что? — Варвара резко откинулась на спинку стула. — Из благодарности? Глупый. Дурак! Я люблю тебя, дурачок мой.

В палате возникла немая стоп-сцена: Варя с прямой спиной сидела на стуле, она вся горела, Кремниев, вымазанный помадой, смотрел на неё и не верил своим глазам и ушам, двое невольных свидетелей — больные мужчины, разинув рты, так же замерев, наблюдали за всем этим.

— И я тебя, Варя, люблю.

Последние очухались первыми и зааплодировали. Кстати, у одного из них была загипсована рука.

………………………………………………………………………

— Кхе! Кхе! — громкий кашель заставил всех обратить на себя внимание. Мужчина крепкого телосложения, в накинутом на широкие плечи халате, спросил с порога:

— Кремниев Михаил Евгеньевич тут кто?

— Это я, — отозвался Михаил. — Вы...

— Нет, я не из полиции. Но, будут и из полиции. Барышня, я на пять минут. Позволите?

— Конечно. Я подожду в коридоре, — шепнула Варя бывшему кузнецу и упорхнула.

Её место занял здоровяк. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим.

— Я не из полиции, Михаил Евгеньевич. Я из ФСБ. Полыхаев — моя фамилия. Мужчины! (это он больным соседям Михаила). Покурите пять минуток. Хорошо?

— Без проблем, — откликнулись те и покинули палату.

— Михаил, Евгеньевич, я сразу к делу: у меня к вам предложение.

15

По залу прошла прекрасная молодая женщина. С платиновыми волосами, собранными в косу, с таким же, как у старика странным рубином на лбу, в белом сари до пола. Она загородила собой чудовище.

— Эликсир выздоровления я ему дала. И сбежать на Землю я ему помогла. И все эти века там, на Земле, втайне от тебя, отец, я помогала ему.

— Дочь моя, — у старика подкосились ноги, и если бы не деревянное кресло он бы рухнул на пол.

— А я тебе говорил-говорил-говорил! — затараторил своим скрипучим, противным голосом скоморох-недомерок. — Я говорил тебе, что у твоей дочери шашни... с этим, а ты не верил. Не верил мне, твоему самому преданному слуге.

— Молчать!!! — вдруг заорал старик так, что задрожали стены. — Всех, всех, всех испепелю! — в его глазах метнулось безумие. — Всех!!!

— Отец! — Женщина бросилась к стопам старика. — Покарай только меня. Я, я люблю его! — она указала на Чуду-юду. — И добро на Земле он творил по моему наущению. Я, только я одна виновата во всём!

— Э! Это не по сценарию! — взвизгнул горбун. — Ты любишь Чудика-юдика, а я люблю тебя. И что? И как?

— Что? — удивилась прекрасная дочь старика.

— Как? — обмякло лицо старика, а в глазах его появился смысл.

— Так, — опустил головку горбун. Бубенчики на колпаке дзынькнули.

— Ты любишь мою дочь? Ха! — и тут старик захохотал. По-доброму. Засмеялась и сама дочь. Не понятно зачем захихикал и горбун. Не меняя позы, чудовище грустно молчало.

— Ну, и чем я теперь хуже нашего Чуды-юды? — не переставая хихикать, продолжал отчебучивать скоморох. — Кстати, существо среднего рода, как тебе это имя — ЧУДО-ЮДО? Это я его придумал. Не рычи! Слышь, хозяин, теперь-то даже я красивей его, согласись. Короче, хозяин, я прошу руки твоей дочери. А Чуду-юду в пепел.

— Горбуша, ты просишь руки моей дочери? Уймись, — хохотал старик.

— Отец! Отец! — звала старика его дочь.

— Ой! Горбуша! — не реагировал тот, — Ой, ну рассмешил, так рассмешил!

— У тебя есть внук, отец! Маленький мальчик. Мы боялись признаться...

Возникла тишина. Мёртвая. Горбун стал ещё горбатей, ещё меньше ростиком. Голуби бесшумно отступили как можно дальше. Старик прикрыл веки.

— Уйди, дочь моя, — наконец он сказал еле слышно.

— Отец...

— Мне надо подумать.

— Но, — молодая женщина с тревогой смотрела, то на старика, то на Чуду-юду.

— Иди, не бойся, я его не трону. Стража! И вы идите.

И дочь покорилась отцу, она покинула помещение, и куда-то тяжело взмахнув крыльями, улетели огромные белые голуби, и, уткнувшись в кулачки, заплакал горбатый карлик. А Чудо-юдо, стоя на одном колене, смотрел алыми глазами куда-то вдаль.

— Не плачь, горбуша, будет и у тебя счастье, — вдруг пожалел слугу старик. — Открой-ка вот эти, — он указал посохом на пару штор.

Шмыгая носом, карлик подошёл к шторам, дёрнул за верёвочку, белые массивные шторы раздвинулись. Вспыхнул большой экран и на нём возник город людей. Рыжим солнышком сверкал солнечный воскресный денёк ранней осени. Вот появился городской парк, по парку гуляли люди, и среди них гуляла счастливая троица: молодая женщина, ещё молодой мужчина и между ними мальчик, он пинал жёлтые листья. Вот — они крупным планом, все трое крепко держаться за руки.

— Горбуша, — позвал старик и вроде как ласково. — Принеси-ка мне посох под номером тридцать три.

— Это же посох, возвращающий человеческое обличье, — вытянул лицо скоморох.

— А я не знаю, да?

— Хозяин! — горбун заревел навзрыд.

— Цыц! Неси.

Горбун, притихнув, покорно закосалапил за требуемым посохом.

А Чудо-юдо вздохнуло так, как будто его, ещё не успевшего задохнуться, только что вытащили из петли. Затем, пока ещё ОНО упало на второе колено и низко склонило (пока ещё) уродливую голову.

— Прости меня за всё, — вымолвило чудовище и тихо добавило: — мой господин.

Старик, довольно ухмыльнувшись, спрятал за кресло чёрный посох под номером тринадцать и принял белый посох под номером тридцать три от утирающего слёзы карлика.

16

— Новости есть? — раздался в ухе голос Полыхаева, того самого человека, деловое предложение которого принял Кремниев. Не сразу: сначала залечил раны, затем женился, а уж затем, в сотый раз подумав и посовещавшись с женой, принял его.

И вот он на работе, той, что предложил ему Полыхаев.

— Сергей Петрович, ваш голос мешает мне, — ответил Михаил. — Я выйду на связь сам.

И вновь в воздухе повисла тишина: в метро, да ещё в дневное время это было непривычным. Кремниев одну за одной, не спеша, со всех сторон осматривал колонны, отделанные мрамором. Его целью было — обнаружить «ретро» (таким названием в ФСБ обзывали бомбы с механическим механизмом). И это он собирался сделать при помощи одного-единственного прибора — собственного слуха. Он уже уловил характерное тиканье, но ещё не мог понять, откуда точно оно исходит. Пятая колонна, шестая... Нашёл!

Обычная спортивная сумка «тихо-смирно» лежала у мраморной колонны. Может быть, в ней среди прочих безобидных вещей находился механический будильник, а может — таким будильником была снабжена бомба. Как говориться: вскрытие покажет.

Бывший кузнец одёрнул на себе бронежилет (тяжёлый, усиленный), поправил на голове каску с запотевшим стеклом. Ох, как он не любил обряжаться во всё это. Он положил рядом с сумкой электронный маячок (для робота) и с победным спокойствием сказал в передатчик:

— Обнаружил. Спортивная сумка. Маячок оставил.

— Ф-фуххх! — с облегчением в его ухе вздохнул Полыхаев. — Хорошо. Возвращайся, Миша.

— Возвращаюсь.

Встречали его тепло, а Полыхаев даже обнял.

— Как всегда — отличная работа, Миша.

— Спасибо, Сергей Петрович. Спасибо, — Кремниев не успевал пожимать руки людям в штатском и в военной форме. Они же помогли ему снять каску и бронежилет. Вернули телефон. А он не заставил себя ждать — зазвонил.

— Алё!

— Миша, ты в порядке?

— Ну что со мной может случиться, Варя.

— Когда домой?

— Сейчас еду в аэропорт.

— С тобой Саша хочет поговорить.

— Привет, старшенький.

— Я ещё не старшенький, потому что мама ещё не родила.

— Родит, куда денется.

— Папа, прилетай скорей.

— Через пару часов буду дома, сынок.

— Да, ты мне обещал купить игру.

— Ах ты, хитрец.

Убрав телефон, Кремниев обратился к своему начальнику, который направо и налево отдавал приказы:

— Сергей Петрович, кто-нибудь подбросит меня до аэропорта?

— О чём речь, Миша. Капитан, переходишь в распоряжение Михаила Евгеньевича.

Находясь в машине, бывший кузнец задремал. Ему пригрезилась странная свадьба: во главе длинного стола с многочисленными гостями сидели невеста и жених — молодая женщина и примерно его лет мужчина. Женщину он узнал (запомнил по кошмарам), жених был ему незнаком. Среди трапезников выделялся могучий старик — он надо и не надо всхлипывал: «Горько!» На коленях старика баловался мальчик, накручивая на пальцы платиновые волосы деда. А вообще свадьба казалась весёлой — вёл её горбатый карлик.

Автор Олег Пряничников

Читайте также

Комментарии 4

Войдите для комментирования
■ id17751 25 дек 2023 в 16:10
👍👍👍👍😊
■ id5234 25 дек 2023 в 15:29
👍👍👍👍👍👍👍
■ Сам делай 21 дек 2023 в 19:33
Спасибо вам большое!
■ Прорвёмся! 21 дек 2023 в 20:48
Пожалуйста
НОВОСТИ ПОИСК РЕКОМЕНД. НОВОЕ ЛУЧШЕЕ ПОДПИСКИ