СЕМЬЯ ПОДПОЛЬЩИКА АНДРЕЯ ПУГАЧЁВА

{"document":[{"text":[{"type":"string","attributes":{},"string":"Из книги "},{"type":"string","attributes":{"bold":true},"string":"МЕМУАРЫ НЕВЗОШЕДШЕЙ \"ЗВЕЗДЫ\". Часть 1. ЖИЛИ-БЫЛИ ДЕДУШКИ И БАБУШКИ"},{"type":"attachment","attributes":{"caption":"Виды Павловска Воронежской области. Фото из открытых источников","presentation":"gallery"},"attachment":{"caption":"","contentType":"image/jpeg","filename":"02346_20131128_095151.jpg","filesize":129171,"height":615,"pic_id":99419,"url":"https://storage.yandexcloud.net/pabliko.files/article_cloud_image/2022/07/16/02346_20131128_095151.jpeg","width":850}},{"type":"string","attributes":{"blockBreak":true},"string":"\n"}],"attributes":["heading1"]},{"text":[{"type":"string","attributes":{},"string":"Один из моих прадедов, Андрей Максимович Пугачев, был убит 1 апреля 1908 года. Это единственная дата, которую мне не хочется переводить на «новый стиль»: самый веселый день года связан с трагедией. Он не был заметной фигурой среди зачинателей «новой жизни», а посему не попал в один ряд с Н. Бауманом и И. Бабушкиным. В детстве мне было очень обидно за него. А потом стало еще обиднее. Если в 60-х годах я еще верила, что он погиб ради того, чтобы жизнь его внуков и правнуков была лучше, то уже в самом начале 80-х поняла, что некоторые потомки подпольщика Пугачева живут намного хуже иных-прочих: прямо в самом начале трудовой деятельности довелось столкнуться с известными сытенькими товарищами, снисходительно смотрящими на тех, кто подолгу сидел за дверью их кабинета – мол, могу принять, а могу и не принять. И накануне Первого мая и праздника Великого Октября нет-нет – да и приходилось слышать дежурные фразы о том, что «память о самоотверженных борцах за счастье народа...» и т.д. от людей, которым жилось настолько хорошо, что они давно уже ни о ком не вспоминали – имею в виду воспоминания искренние и с благодарностью.\n\nПамять о подпольщике А.М. Пугачеве осталась только в дореволюционных архивах павловской полиции да в кривых строчках, выведенных дрожащей старческой рукой: моя бабушка не хотела, чтобы ее отец исчез навсегда. К сожалению, бабушка за воспоминания взялась слишком поздно – буквально за год до смерти, к этому времени уже и зрение ухудшилось, и много времени занимали медицинские процедуры, да и настроение было не из лучших после того, как столкнулась с неблагодарностью тех, кому посвятила всю жизнь. Поэтому о родителях и прочих бабушкиных родственниках расскажу, опираясь не только на бабушкины черновики, но и на те устные рассказы, которые я слышала в детстве и запомнила – и с сестрами бабушка многое вспоминала, и краеведам многое рассказывали. Обо всем по порядку...\n\nАндрей Пугачев был сыном крепостных. Где они жили, сказать не могу, даже не помню, что бабушка когда-то об этом говорила, но, по всей видимости, если не в самом Павловске, то в его окрестностях. Мать Андрея, Евдокия Ивановна Пугачева, была поварихой, отец, Максим Степанович Пугачев, - пекарем-кондитером. Ни о какой любви между ними речи не было – молодых людей обвенчали по решению барина. Старшую сестру Андрея, Таню, барин отдал другому помещику в качестве выплаты карточного долга, и можно только догадываться, сколько слез пролила моя прапрабабка, которую разлучили с дочкой. Встретились они через много лет, когда Татьяна уже сама была замужем и жила со своей семьей в Павловске.\n\nСвоих детей у помещика не было, поэтому барыня привязалась к хорошенькому и смышленому сыну кухарки и баловала его больше, чем родная мать. Она заметила, что у мальчика хорошие музыкальные способности, и подарила ему сначала гармошку, а позже дорогой баян. Когда барин умер, барыня отпустила мать и сына Пугачевых (крепостное право к тому моменту отменили, но многие продолжали жить в семьях помещиков), и они перебрались в Павловск. В Павловске Евдокия Ивановна нанялась кухаркой к дворянину Николаю Викторовичу Зацепину, а Андрея отдала учеником к пекарю-кондитеру. С мужем она жила врозь, объяснив, что поскольку отменили крепостное право, то и муж, которого навязал барин, ей не нужен. Хотя моя бабушка запомнила своего деда Максима как человека доброго, трудолюбивого, непьющего, и бабушку свою не понимала…\n\nК 17-ти годам Андрей был одним из «первых парней» – хорошо играл на баяне и пел, был общительным, у него было много друзей. Несмотря на «не богатырское» сложение, был сильным, участвовал в кулачных боях. На молодежных гуляньях ему приглянулась молоденькая портниха Анюта Коноплева. Любовь была взаимной, и Андрей попросил мать сосватать Анюту, однако, мать девушки сочла, что сын кухарки – слишком невыгодная партия для ее дочери: семья Коноплевых была, может, и не намного богаче, но более грамотной, а это уже ставило высоко в глазах окружающих, да и в своих собственных. Отец Прокофий Иванович Коноплев был парикмахером, и среди его клиентов было немало и влиятельных людей. Мать Анюты Евдокия Степановна сама окончила церковно-приходскую школу (в XIX веке не каждая девочка могла таким похвалиться) и хотела, чтобы ее дети получили более солидное образование. Когда в Павловске открылась четырехклассная прогимназия, старшая дочь (моя прабабушка Анна Прокофьевна, на тот момент просто Анюта) поступила туда. Первые три года обучение было бесплатным, за последний год надо было заплатить 15 рублей (сумма по тем временам достаточно солидная). Выпускниц прогимназии направляли учителями в сельские школы. Анюта проучилась три года, но окончить прогимназию ей не удалось. Как раз к последнему году обучения отец запил, а потом вообще уехал в Москву в поисках более высокого заработка и пропал без вести. Евдокия Степановна не смогла заплатить за обучение старшей дочери, тем более, кроме нее, была еще и младшая, Саня, и Анюта поступила ученицей к портнихе. Портниха учила шить два года, попутно поручая в качестве практики несложные операции, на третий год платила ученицам за работу – как подмастерьям. Самых ответственных оставляла в своей мастерской, и это считалось большой удачей: место работы было постоянным, не надо было самостоятельно искать клиентов (для начинающих мастериц это было проблемой) – хозяйка как портниха уже была известна в городе. Среди тех, кому повезло, оказалась и Анюта. Она хорошо шила и вышивала, нареканий ни от хозяйки, ни от клиентов не было, она сразу стала неплохо зарабатывать, семье стало намного легче, даже удалось купить дом. И вот тут появилась мать Андрея Пугачева с традиционным «у вас товар – у нас купец».\n\n- Наш товар не по вашему купцу, - ответила Евдокия Степановна.\n\n- А все ж ваш товар будет наш, - невозмутимо ответила Евдокия Ивановна, уходя из дома Коноплевых.\n\nТак и вышло. Как нередко случалось, молодые люди пошли наперекор воле родителей, тайком обвенчались и уехали из Павловска. Тогда же Андрей занялся подпольной работой, к которой его привлек один из друзей – революционер-подпольщик Яков Андреевич Яковлев (в будущем крестный одной из дочерей Пугачевых, Маруси, - моей бабушки). Жизнь подпольщика была беспокойной. Как только у местных надзирателей появлялись сомнения в благонадежности молодого пекаря и за ним начиналась слежка, приходилось переезжать в другой населенный пункт, иногда за сотни километров – Елань-Колено, Миллерово, Бутурлиновка... Жили на те средства, которые зарабатывали сами (а заработки поначалу были небольшими), поэтому жилье снимали самое дешевое, а значит, не всегда приспособленное для проживания молодой семьи с маленькими детьми. В первые же годы совместной жизни на молодую пару обрушилось горе: одна за другой умерли три новорожденные дочки, да и четвертая – Вера – была слабенькой, и родителям пришлось не раз поволноваться за нее. Зато Маруська была богатыршей, да и Зина, если и создавала проблемы, то исключительно своим упрямством. Поскольку семья проживала в основном в местностях, где говорили на украинском языке или на так называемом «суржике» (смесь русского и украинского языков), моя бабушка (та самая Маруська) с детство запомнила множество украинских песен, сколько помню – она постоянно напевала то «Ой, у поли три крыныченьки, любыв козак три дивчиночки», то «По дорози жук, жук, по дорози черный».\n\nБабушкина сестра Вера очень рано усвоила, что она – старшая, и ко всем поручениям относилась предельно ответственно. Бабушка рассказывала (естественно, со слов старших), как мама выносила ее, годовалую, летом на улицу (в тихом городке это было возможно), сажала на одеяло, расстеленное на траве, и говорила Вере: «Верочка, если Маруся уползет с одеяла, то позови меня». И Вера становилась воплощением внимания. Маруся не особенно стремилась куда-то уползать – она возилась со своими простенькими игрушками, ей вполне хватало этой забавы, вроде бы все должно быть спокойно. Но соседские мальчишки быстро поняли, что трехлетняя Вера уже превратилась в «наседку», и пугать маленькую нянечку стало у них одной из любимых забав.\n\n- Зарижимо (т.е. «зарежем» - Е.С.)! – грозно кричали они, бегая с ножом мимо девчонок. – Зарижимо! Зарижимо! А кого же мы зарижимо? – принимались они оглядываться в поисках «жертвы» и вроде бы «обнаруживали»: – А!.. Та мы сейчас оту толсту Маруську зарижимо!\n\nНе исключено, что Вера уже видела, как режут скот (не всегда удавалось оградить детей от такого зрелища), и немного понимала, что это значит, поэтому на радость соседям с отчаянным криком хватала под мышки «толсту Маруську», которая весила едва ли не больше, чем она сама, и волоком тащила домой, от чего та тоже поднимала рев. Естественно, когда мать выбегала на улицу, поблизости уже никого не было…\n\nПолноценным членом семьи был Буян – огромный пес, помесь овчарки и какой-то охотничьей породы: как рассказывала бабушка, уши у него были острые, но не торчали, а были немного заломлены вниз, и охотиться ему нравилось (увлечение явно нехарактерное для овчарки). На охоту его иногда «приглашал» один из друзей Андрея. Пес был умным, очень нравился парню, он даже просил Андрея, чтобы тот отдал ему Буяна. Но Андрей, будто зная заранее, что Буян однажды спасет его семью, отказывал. Пес терпеливо относился к тому, что девчонки катаются на нем – летом верхом, зимой запрягали в санки. Когда он «выгуливал» маленьких хозяек, соседские мальчишки рядом уже не появлялись и «ризаты толсту Маруську» не обещали. Однажды третья сестра, Зина (она была моложе моей бабушки на два года), в настойчивых попытках освободиться от свивальника накренила люльку и вывалилась из нее. То ли не ушиблась, то ли характер уже тогда был упрямым, но рева не последовало, поэтому мама Анюта была не в курсе того, что творилось в комнате. Непорядок по мере возможностей устранил присутствовавший на месте происшествия Буян: взял зубами малышку за свивальник и положил обратно в люльку. Анюта, зайдя через какое-то время проведать дочек, остолбенела: Зинины ноги лежали на подушке, а голова там, где должны находиться ноги. Ребенок был завернут в пеленку, а поверх нее туго перевязан несколько раз свивальником, да и возраст еще такой, что самостоятельно переползти девочка не могла, к тому же люлька была узкой, и, как бы отчаянно девочка ни ворочалась, даже случайно она не смогла бы так изменить положение. Веры в комнате не было, да она и не стала бы трогать сестру. Маруся не дотянулась бы…\n\n- Что это?.. – только и могла сказать растерявшаяся мама.\n\nМаруся объяснила:\n\n- Зина бу-бух! Буян Зину люлю полозиль…"},{"type":"string","attributes":{"blockBreak":true},"string":"\n"}],"attributes":[]},{"text":[{"type":"string","attributes":{},"string":"Продолжение следует"},{"type":"string","attributes":{"blockBreak":true},"string":"\n"}],"attributes":[]}],"selectedRange":[0,0]}